Разумеется, превосходные актеры, подобранные Винтербергом, и сам он как мастер режиссуры делают все возможное для того, чтобы придать этой ситуации достоверность, но искусственная драматизация все же налицо, а ее причины достаточно очевидны.
«Охота», которой можно было бы придать массу смыслов, превращается в фильм исключительно о том, как животное чувствует себя в капкане. Ему больно, страшно, оно не понимает, за что. И первая обязанность гражданина — его оттуда вызволить. А вторая — попытаться таких капканов никогда и никому не ставить.
Благодаря Миккельсену оживает схематичный и манипулятивный сценарий Винтерберга и его соавтора Тобиаса Линдхольма. Написанная ими история чем-то похожа на триеровский «Догвиль»: из вроде как лучших побуждений горожане превращают в ад жизнь хорошего человека. Но «Охота» не философский трактат, как у Триера, а скорее злободневное эссе, произведение публицистическое.
С виртуозной точностью он превращает «Охоту» из фильма с персонажами, которым сопереживаешь, в подобие футбольного матча, когда драка в церкви вызывает эмоции сродни забитому голу. Нечто спекулятивное в этом есть. Впрочем, отличной работы Мадса Миккельсена это не отменяет.
Его надо бы показывать по главным программам телевидения — для отрезвления общества и в назидание педофилофобам.
10 лет назад старший товарищ Винтерберга Ларс фон Триер показал в своем «Догвилле», как добрейшие люди постепенно превращаются в настоящих садистов и подлецов. Для этого им всего-лишь надо почувствовать власть над жертвой. Винтерберг идет еще дальше: его герои так и остаются хорошими, в сущности, людьми, но это не мешает им сделать жизнь Лукаса кошмаром.
Самая маститая датская кинозвезда своего поколения, признаваемый год за годом национальным секс-символом Мадс Миккельсен, помог подняться режиссерскому мастерству Винтерберга на новый уровень: на смену декларативности и условности ранних картин пришли трезвость и убедительность зрелого художника.
Винтерберг не поднимается до таких высот философских обобщений, которые всегда были свойственны его соотечественнику Триеру. Его фильм — не «Догвилль» и не «Танцующая в темноте», а скорее «Дело было в Пенькове»: фильм слишком простой, прямолинейный и однозначный, который, к сожалению, не больше своего сюжета.
Отойдя от канонов «Догмы-95», поблуждав в хороших и странных экспериментах, Винтерберг вернулся к уже опробованной формуле — портрет групповой истерии ему всегда удавался лучше частных историй. В очень традиционно снятой «Охоте» он выполняет свой номер как виртуоз, отработавший тему.
