История тернистого пути к великой победе талантливейшего полководца Земли обретает в руках Гэвина Худа странные очертания милитаризованного мира больших шагов, в котором действие развивается гигантскими скачками, но на деле теряется во времени. Сколько проходит дней, недель или месяцев с того момента, как Эндрю Виггина зачисляют курсантом в Боевую школу до его величайшего, но весьма неоднозначного триумфа, в экранизации южноафриканского постановщика так и остаётся непонятным. Но это далеко не главная проблема 'Игры Эндера', формально вполне честно пробегающей по всем ключевым моментам литературного первоисточника. Но эта формальность суха и лаконична в подаче, словно рапорт, вот только история Эндера далека от подобной манеры изложения. Постоянное психологическое давление, призванное искалечить душу ребёнка, ставшую ценой в битве ради безоговорочного истребления врага теряется в топорности постановки Худа, по сути пробежавшегося по верхам и снявшего довольно скучный и рваный пересказ книги Карда.
Опуская параллельную сюжетную линию сетевых интриг Питера и Валентины, гениев не хуже Эндера, экранизация отдана на откуп основной канве взращивания бесперебойного механизма по уничтожению противника во всех его формах. Но морально-психологические аспекты, которыми было насыщено действие литературного первоисточника, совершенно теряются в поверхностном видении режиссёра. Гэвин Худ упускает из виду первопричины поступков, довольствуясь лишь их последствиями и допуская чудовищные сюжетные провалы. Раз! И казавшийся мягкотелым ботаником Эндер уже одерживает свою первую победу над школьным врагом. Два! И он уже спорит со старшим по званию офицером в Боевой школе. Три! И он уже в одиночку расстреливает большую часть армии соперника в Боевой комнате. Действие движется гигантскими скачками, второпях сшивая отдельные эпизоды грубыми нитками и превращая их в бездушные зарисовки, нежели в целостную историю.
Эндрю Виггин с большого экрана вовсе не тот рефлексирующий гений военного искусства, что жил на страницах книги Карда. Он изначально не вдумчив, расчётлив и любопытен, а скорее хитёр и эгоистичен. Его внутренний мир не калечат во вращающемся на орбите училище, потому что в этом нет нужды - Эйса Баттерфилд достаточно хорошо играет глазами, чтобы зритель заметил в них безжалостность ещё в сценах мирной жизни на Земле. И именно поэтому теряется весь дальнейших смысл происходящих во время обучения событий, всё давление на неокрепший разум сводится на нет, ведь экранный Эндер предпочитает сам высокомерно диктовать условия, забывая о субординации или просто о военной хитрости. То, что на страницах романа выглядело логично и закономерно, в фильме происходит внезапно и без особых причин, потому что постоянные конфликты и препятствия, сопровождавшие обучение главного героя в фильме сведены на нет. И со временем кажется, что всё у Эндера на самом деле получается легко и просто, а потому решающий экзамен не оказывает того воздействия, какое должен был.
А всё потому, что при просмотре облегчённой версии Гэвина Худа у зрителя парадоксально не остаётся времени подумать над нравственной стороной происходящих событий. Игра в Боевой комнате полезна с тактической точки зрения, но жестока с моральной, ведь по сути дети абстрагировано учатся убивать друг друга, прикрываясь телами 'павших' товарищей. А безжалостное распыление целой расы априори влечёт за собой уничтожение несчётного количества жизней. К тому ж цели и образ мышления этой расы так и остаётся недоступен зрительскому пониманию, отчего условный эпилог выглядит смазанной попыткой оправдания эпиграфа к фильму. Эндер был прав, его всегда будут помнить как палача, а вот фильму Худа явно не суждено оставить свой отпечаток на теле истории. И пусть ближе к концу этого стерильного действия персонажи внезапно проснуться в коконах своих забронзовевших личностей, Эндер будет кричать на Граффа, Графф на Эндера, а где-то посреди космической пустоты разнесётся неслышный стон боли миллионов душ землян и жукеров - будет уже слишком поздно.
