Положа руку на что угодно, могу сказать, что испытала смешанные чувства, узнав о съёмках ремейка. И дело не в том, что копия/версия обязательно будет хуже оригинала. Иногда лучшее враг хорошего, особенно если сценаристы начинают спорить с первоисточником, желая привнести что-то от себя или нарочито осовременить.
А здесь получилось так, что всё сошлось. Не ожидала именно такого стилистического и сценарного решения, и какие-то моменты, в отрыве от контекста, наверняка, отторгли бы меня; но получившееся в совокупности взяло за живое очень сильно, и мне совсем не хочется спорить с создателями, даже если в чём-то не согласна.
Прочитав несколько чужих отзывов, понимаю суть претензий:
— Слишком радикально выписана экспозиция — на первом плане Уильям и Анна, на втором семья, остальное размытым фоном (размытым в буквальном смысле). Многим это показалось слишком плоско, схематично, чёрно-белый хаос, мало оттенков «жизненного реализма». Чем-то напоминает упрощённую театральность.
— Отсутствие обоснования столь быстро вспыхнувшей страсти и эксцентричное поведение любовников наедине. Основное сомнение: такого рода отношения не могут длиться долго, такой секс неинтересен и должен быстро выгореть.
— Отсутствие связи между «до», «во время» и «после». Для многих осталось непонятным мгновенное, прямо-таки волшебное преображение Уильяма. И дело даже не в том, что он всю жизнь был счастлив. Но почему никто не замечал, что в нём сидит склонность к БДСМ? И куда делось маниакальное желание обладать после встречи в Каннах? На нём поставили крест, но он не протестует…
Первое, что приходит в голову — параллели с античной трагедией. Кто хоть немного этим интересовался, согласится со мной, что за редчайшим исключением это дикие, нелогичные, запредельно ужасные, наполненные плохо понятными страстями истории. Где всё плохо заканчивается для всех, независимо от степени вины и участия в происходящем. И чем дальше от первобытных времён, и чем более бытовыми становились сюжеты, тем отвратнее они воспринимались публикой. Скажем, Еврипида хотели изгнать за развращённость и навязчивое желание перенести собственные проблемы на сцену. Но мы сегодня считаем это бессмертной классикой, и не только за благородство старины. Греки оставили нам опыт написания трагедии Судьбы. О том, что подлинно трагическое не требует какого-то сурового внешнего обоснования, и в этом его тяжесть.
То, что для греков было понятно, для средневековых европейцев уже было проблемой. Христианство обязало их ответственностью личного выбора и долга. То есть, Судьба по-прежнему господствует, но человеку во сто крат сложнее, потому что вера побуждает его обдумывать и осознанно строить отношение к происходящему с ним. Изменить ничего нельзя, но обдумать — обязательно. От этого жить становится просто нестерпимо. Черту под всем этим подвёл шекспировский Гамлет: чтобы выжить, нужно свести концы с концами, проложить мост между прошлым и настоящим в будущее, восстановить разорванную связь времён. Нужно. Но никто не знает, как. В этом заключается вторая фаза трагедии человека: как обойти Судьбу, не обходя, а, напротив, примиряясь с ней?..
В фильме я увидела эти отголоски античной и шекспировской трагедии именно в том, за что его критикуют. Считаю, что чрезмерная выразительность главных персонажей не только оправдана, а необходима, как необходимо увеличительное стекло, чтобы рассмотреть внутреннюю жизнь микромира. Нэтфликс отдал должное художественности перед описательностью; камера не подглядывает и не фиксирует документальное действие, а избирательно выхватывает, отчего эмоции сами накаляются. Особенно сильно это в сцене первой встречи и в монологе Ингрид во время помолвки. И лицо Уильяма при взгляде на жену, охваченную счастливым вдохновением — как у библейского грешника. Точнее, как у Агасфера, неприкаянного и одинокого.
Меня совершенно не удивило отсутствие обоснования внезапности их страсти. Это же внезапность, какое тут обоснование? Это как удар грома. В этом есть что-то первобытное, древнее, и в то же время, это очень современно. Я бы сказала, что такая история свойственна потребительскому обществу. Есть благополучная, зажиточная, с высоким социальным статусом семья, оправдывающая своё положение большим вкладом в общественное благо. И есть идея потребительства, популярная в последние десятилетия, разрушающая принцип личного долга, на котором веками формировалось основание общественных отношений. Поэтому случается то, что случается: Уильям видит свою цель и начинает жаждать только её. Армитедж говорит, что это чувство сродни наркозависимости, но, думаю, всё несколько сложнее. Уильям не просто обезволен. Если так, это затронуло бы сразу все стороны жизни, прежде всего работу. А он не обычный клерк, у него исключительная профессия, требующая мужества, беспощадности, профессионализма, творческой нестандартности и, что особенно примечательно — самодисциплины. В профессиональной сфере он стабилен. Мне кажется, он рассматривает Анну как ещё один цветок в этой жизненной икебане, или трофей среди личных достижений. Потому что иначе не могу объяснить его конечный вывод: «Я сделал бы это снова». Это и есть Судьба, которую он принимает со смирением античного героя и ясным осознанием героя Нового Времени. Это совершенно осознанное желание ОБЛАДАТЬ, быть первым, более важным, — в награду за все прошлые жизненные усилия. Но это желание совершенно порочно, потому что это — безмерное, это версия воли к власти, которая по своей сути разрушительна — в основе лежит жертва самого дорогого. Уильям именно так это понимает, когда говорит: «Это ведь не может быть напрасным». Но не понимает, что любая жертва напрасна просто потому, что она жертва. Она не исправляет, а усугубляет безвозвратно.
В общем, для меня фильм вовсе не о сексе. Он — о бесконечном грехе. И секса объективно там не так много, и уж, конечно, никакое это не БДСМ, — так, намёки на кинк. Но показано, действительно, художественно и одновременно не приукрашено. У них слегка агрессивные роденовские тела и позы, и это монументально.
Всё вышесказанное проясняет для меня, почему его порочные наклонности не проявлялись или не были видны окружающим до встречи с Анной. Просто каждому своё. Уильям не маньяк; не появись Анна, он бы прожил свою жизнь вполне спокойно и счастливо, как многие. О нём осталась бы память как о замечательном хирурге, дети и внуки были бы ему благодарны за всё… Но случилось вот это, и он как бы встал в центре Мироздания, разрушив всё и заставляя задумываться над простыми вещами. Был бы менее талантливым и ярким — прошёл бы мимо или закрыл Анне путь в свою семью, или соблазнился и сразу раскаялся. Но многие достоинства сопровождаются многими пороками, — и вот семью постигает катастрофа. Как он сам говорит: «Я впустил в свою жизнь хаос». И это не проистекало из его предрасположенности. Поэтому он безропотно встречает произошедшее — он не знает, что делать дальше…
10 из 10
