«Монолог» - одновременно самый советский и самый несоветский фильм Авербаха: советскость его выражается в образах ученых, их конференциях, выступлениях, общих суждениях (все правильно, даже несколько декларативно); что же касается несоветскости, то она проявляется в тонкой музыке нюансов, свойственной его режиссуре вообще. Конечно, это актерское кино, которое не состоялось бы без Глузского, Тереховой и совсем еще молоденькой Нееловой. На библейские корни основного сюжетного конфликта указывает уже фамилия главного героя – Сретенский. Его трудные отношения с дочерью, агрессивной и прагматичной мещанкой, запутавшейся в любовных романах, и сердечная близость с внучкой не просто внешняя сторона фабулы. Финальный катарсис со слезами, разрушающими все преграды, нужен был Авербаху, чтобы продемонстрировать невероятные ресурсы душевной отзывчивости, кроющиеся в уже пожилом интеллигенте, мягком, ранимом человеке, живущем вразрез с законами мира сего.
Как всегда проникновенная музыка Олега Каравайчука, без которой в принципе невозможен художественный мир картин Авербаха, здесь аккомпанирует сюжетным повторениям сценария: сцены сменяют друг друга с почти музыкальным изяществом, возникает стойкое ощущение, что перед нами тема с вариациями. К тому же сам Петербург становится полноправным героем картины, участвующим в истории наравне с исполнителями: думается, что все происходящее в фильме могло случиться только в этом городе – колыбели русской интеллигенции (стоит ли удивляться, что свою последнюю ленту Авербах сделал документальной и посвятил ее северной столице). Образ русского ученого, при этом отзывчивого деда и отца несколько оттеняет персонаж Любшина, нетерпимый и вспыльчивый, однако, Сретенский научился жить и работать, никого не осуждая. Именно высокий градус требовательности в себе при максимальной терпимости к окружающим делает главного героя таким привлекательным в глазах зрителя-христианина. Думается, что на этот образ сценариста Габриловича и режиссера Авербаха вдохновила история Симеона Богоприимца, с которой собственно и связано празднество Сретения Господня.
«Монолог» - очень камерная картина, в которой по сути дела всего четыре героя (не считая комической Эльзы Ивановны с ее постоянными уходами из дома), однако. в этой кажущейся незатейливости, сюжетных и мизансценических повторах ощутимо мерцает христианский смысл. Здесь нет ни слова о Боге, но гуманное режиссерское послание о необходимости любви к ближним, вступающее в диссонанс с душевной черствостью, эгоизмом и мещанством, которые, к сожалению, стали нормой в 1970-е, о чем сокрушались все видные деятели советского искусства тез лет, включая писателей (например, Трифонов: с его текстами особенно с «Московскими повестями» в фильмах Авербаха много концептуальных перекличек), это послание о необходимости сердечной отзывчивости в сытое, благополучное время актуально и сегодня. Что же касается режиссерского пути Авербаха, то, чем дальше, тем больше в его лентах усиливалась именно эта черта. Простой пример – его следующая за «Монологом» картина «Чужие письма».
'Монолог' смотрел два раза. Первый - когда фильм впервые был показан общественности. Давно это было, настолько давно, что с трудом вспомнил о просмотре... А ведь никогда не считал себя недалёким человеком плохо разбирающимся в людях и проч. и тому подобное. И вот второй просмотр по ТВ, мне уже идёт девятый десяток лет, многое изменилось и стране и во мне. Я благодарен Богу за то что Он помог мне ещё раз увидеть и понять этот фильм. ПОНЯТЬ душой, сердцем. посопереживать главному герою фильма профессору Сретенскому, которого великолепно играет Михаил Глузский. Актёры фильма хороши все, у них, как сейчас говорят, получилось. Не могу не высказаться о режиссёре Илье Авербахе. Фильм по моему убеждению в большой мере является философским. Вопросы, которые там поставлены актуальны и сегодня: это и семья, и интеллигенция, и отношения людей в среде обитания. Фильм учит любить, понимать, что любовь это ещё и ответственность за любимых и несовместима с ложью. Монолог профессора Сретенского (это весь фильм) не выглядит как назидание, это скорее исповедь близкого нам человека, которому безусловно веришь. Это фильм - классика, можно смотреть много раз.
Понимание главного в фильме через его главный «абсурд»
Чтобы понять по-настоящему хоть что-то, будь то художественное произведение, философский трактат или действия другого человека — нужно всегда начинать с самого острого — с максимально-непонятного для обыденного, с того, что пробуждает ото сна автоматизма разворачивающихся слов и действий. Нужно начинать с нонсенса, с абсурда. Если удастся заглянуть в провал абсурда (того, что тебе в твоем непонимании кажется разрушающим всё абсурдом) и обрести новую целостность, то главный шаг к пониманию будет сделан. К пониманию — т.е. к примирению тебя теперешнего с тобой, который внял в себя нечто новое — к примирению через примеривание с новой мерой и (много)мерностью, который открыл для тебя мир... Ясно, что речь так может идти только если перед тобой нечто настоящее (будь то художественное творение или поступки), нечто соотносимое с истиной, а не лож.
Где он взрыв нонсенса в фильме? Абсурда, в котором переворачивается мир, в котором герой раздирает собой, своим присутствием кажимость глади обыденности?
Абсурд здесь внешне прост — герой соглашается поговорить с любовником внучки, идя на поводу «всех» и оправдывая себя, что он пытается лишь замять размолвку, а оказывается, что там совсем другое… и его мир рушится. Он сам в этом действии совершает нечто настолько постыдное, что оказывается, что он сам предал и себя, и внучку, оказывается, что он сломал самое главное…
Но что произошло? Ведь всё так «обычно». В чем проблема-то? Почему после произошедшего так «по-интеллигентски капитулянтски» повел себя герой и что это за «истеричная реакция» внучки, и почему этот такой «никчемный» повод запустил главный монолог фильма — разговор с тем чего нет, разговор уже прошедшей жизни самой с собой, которая в самом главном прошла не так?
Непонятное (или «легко понятное» через навешивание ярлыков — что еще хуже), но такое естественное, такое искреннее, такое истинное проживание главными героями трагедии становится истинно понятым (примеренным на самого себя), если осознать, что в таком обыденном поступке вдруг перед человеком может явиться лож — лож, неистинность бытия, зыбкость веры в возможность отношений между людьми, на которые уповал всю жизнь — явиться хрупкость мира, самого-самого близкого мира (того, где лишь ты и горстка родных тебе), который, как оказалось, не был и не будет таковым сам по себе, а выстраивался тобой самим и прочность которого не прочнее детских игрушек, что непобедимы лишь пока в них верят, держащие их в руках.
Ты видел, что другие используют других, вынуждают друг друга к действиям ради никчемной выгоды, чтобы навсегда кружится в отношениях неискренности, маскировки, умолчания. Видел, что другие говорят пустые слова ради чуть более комфортного существования на пару часов-дней-лет, видел как другие играют в манипуляторов, потакая своей похоти, которая уже через пару минут им самим уже противна. Видел всю ничтожность, неумность, провальность их потуг. Что все их стремления к выгоде для себя оборачиваются мучениями длинною в жизнь — тупыми, почти всегда едва самими осознаваемыми, но всегда существующими мучениями — ложью отношений, ложью историй про себя, ложью надежд.
Видел и очень, очень старался не быть затянутым в эти мелкие, душные игры, огладывающие игроков до пустоты человеческих оболочек, до кажимостей — до клишированных ролей, в которых человек утопает до конца жизни... И вот, ты сам почти пошел по этому пути. Пришел и встал в позу роли власти одной оболочки над оболочкой другого, которой все равно, что там внутри, которой все равно есть ли там искренность, все равно, что там за суть внутри оболочки, все равно человек ли перед тобой или кукла. Тебя так увидели и ты сам так себя увидел.
Увидел, когда перед тобой записной манипулятор выложил, как он считал, убойный аргумент — «честно» сознался в собственных манипуляциях, т. к. был уверен, что это нормально и что сделанных ходов в игре назад возвращать нельзя, и что раз уж он так удачно сыграл и получил, что хотел, то другой должен с этим согласиться, потому что сам вроде как должен так жить, потому что все так живут. Этот манипулятор был слегка напуган, так как в одном из вариантов его игр, его могли принудить к не очень приятному ему браку, но то такое…
Все это герой увидел сразу. Увидел, на какую доску его поставили и ужаснулся, что он и вправду вступил на эту доску, от которой бежал всю жизнь. И это почувствовала его внучка — она вдруг ужаснулась, что ее дед — такой же как все, что неискренность его также может быть страшна до бесчеловечности, до неискренности к самым любимым в их самом важном.
Предать ясность линии жизни, которую человек чертит набело. Предать уверенность, что если ты, если другой делает что-то решающее, то он делает это честно, не как бы, не играя, не предавая заранее.
Возможно ли жить человеку с такой ответственностью перед самим, перед миром? Не фантазия ли это того, кто спрятался ото всех в хрустальном замке профессорской квартиры, полученной по наследству? Не пустые ли это иллюзии игрока в солдатики, который лишь потому думает, что он такой чистый, что непрерывно избегал погружения в мир «реальных людей»?
Если осознание чистоты собственной совести, если полнота искренний любви, если работа в полную силу над благом окружающих тебя людей и того дела, которыми наградила тебя судьба — это «фантазия и иллюзии» — то да. Но что стоит тогда жизнь человека, кто уверен, что он живет в «реальности»? Есть ли там «человек»?
* * *
Что поддерживает наши силы в бурях жизни. Когда та, которую любишь, уходит и оказывается твоей фантазией о ней, когда самая важная работа молодости остается пылиться на полке, когда война, когда жизнь почти прожита и сил не становится больше?
Тишина и покой внутри. В самой глубине. Причастность истины.
Это не бесчувственность, это не немощь, это ровно обратное — это яркость жизни, это жар работы. Но в самом-самом внутри — гармония тишины бытия. Она не дана в своей явности — это ведь невозможно — она дана в уверенности её существования — она тот дом, в котором мы живем с самого мгновения осознания этого — мы и вся вселенная с нами.
Символ устремления героя в фильме — овеществлённо описанное стремление подарить человечеству доступ к этой тишине. Тишина — это наше достоинство быть. Быть собой в истине. Тишина — то, без чего расслышать истину было бы невозможно.
В этой тишине и спокойствии человек говорит. Произносит свой монолог. Всю жизнь. Вся жизнь человека — овеществление своего голоса. Произнесение слов. Причастность логосу.
Посмотрела фильм И. Авербаха и, как будто, побывала в театре – ощущение полного погружения в мир героев. Это ощущение создано музыкой, крупными планами, видами Петербурга и, конечно же, великолепной игрой актеров.
Монолог главного героя академика Сретенского тянется пунктирной линией сквозь все кинопроизведение: это и выступления на заседаниях ученого совета, и диалоги с дочерью, внучкой, дом. работницей, коллегами, девочкой из далекого прошлого. В монологе заключены основные темы не только героя, но и каждого человека. Есть ли счастливая любовь? Есть ли счастье в жизни? Что надо делать, чтобы быть счастливым? Жить ли в соответствии с разумом или доверяться сердцу? Как на эти вопросы отвечает герой: Я не помню. Я не знаю. Его главный совет: 'Будь осмотрительной!' - внучке на территории любви. Не послушалась внучка – получила от первую пощечину от жизни. В науке же наш ученый был осмотрительным, но вовремя доверился мечте и получил заслуженные лавры.. Так что же получается, по жизни надо следовать за разумом, а в работе – за сердцем? Такой следует вывод, на мой взгляд, далеко неоднозначный.
В любом случае смотреть фильм стоит, хотя бы ради того, чтобы переосмыслить свои собственные ответы на извечные вопросы.
Авербах - тихий режиссёр, который пытался защитить гордое звание интеллигента на фоне разоблачителей родного для него класса.
Наиболее очевидной и сильной по эмоциональному воздействию стала картина 'Монолог' о ленинградском профессоре-биохимике Сретенском (Михаил Глузский). Речь о монологе как способе жизни ленинградского интеллигента. Монолог не предполагает ответной реакции, он всего лишь отдаёт, не требуя взамен вроде бы ничего. Человек, совершающий монолог, всегда опирается лишь на свою убеждённость и ничего более. Таков и Сретенский (Михаил Глузский).
Убеждённость эта, проявляющаяся в его работе, соседствует с мягкостью и ранимостью в жизни личной. Именно они и сопровождают другую, не публичную сторону жизни Сретенского, в которой эгоистичная и сиюминутная дочь (Маргарита Терехова) пользуется тем, что отец любит её (то есть отдаёт все что может и принимает такой какая есть) без ответа.
Отрадой становится внучка Нина (Марина Неёлова), этим дедом в отсутствие дочери воспитанная.
Она свободная, независимая, лишённая назойливой опеки влюбляется в плейбоя (о нем почти до финала ничего не говорится, он лишь маячит на дальнем плане)...
Есть ещё кандидат наук - Самсон (Станислав Любшин), сподвигающий Сретенского покинуть 'почивание на лаврах' и окунуться в омут неизведанного в науке.
А ещё есть чудаковатая домработница (Евгения Ханаева), влюбленный в Нину одноклассник (или сокурсник) Дима и пара научных экспонатов из института.
Но самый неожиданный герой - 14-летний призрак девушки, когда-то любившей ныне убеленного сединой профессора... Пожалуй, именно она и даёт понять, что жертвенность (монолог) - единственный путь русского интеллигента, кажущегося мягким, не способным противостоять своим принципом свободного выбора (уважения оного и у других) витальной повседневности и комфортной, сладострастной, сытой жизни других...Но именно что кажущимся... Каков же он на самом деле? Посмотрите на его монолог.
Да ребята, как бы не вредил зомбоящик но порой за счет его можно узнать про великие фильмы. Эта удивительная история захватывает нас с первых минут, в бренную жизнь уважаемого ученого, по совместительству директора университета вмешивается его прошлое. И казалось живи себе припеваючи, но помимо прошлого в дверь постучало будущее поманив уже немолодое сердце в даль к великим свершениям. Казалось бы жизнь прожита не зря, всеобщее уважение, деньги, прекрасная должность, преклонный возраст. Но нет такие компоненты конечно могут удержать на месте любого, кроме героев. Ведь при наличии всего чего только можно желать одного так и не было - мечты. Именно за ней тот отправился преодолевая все на своем пути, не запираясь в кабинете на сутки забывая про родных, к слову не самых приятных людей. А вовремя приходя на помощь протягивая руку которую уже не раз приходилось отдергивать из-за ожогов. Именно такой путь лежит на пути каждого, 'не торопитесь быть Коперником', друг мой.
Но окружение может превратить твои мечты в грезы, начинания в нелепицы, а веру в атавизм который не заменит им тех принципов от которых те, боятся отступиться. И главное выдержать, не отворачиваться сжигая напалмом все вокруг, не опускать тяжелую голову, потому что так легче всего. А проявлять терпимость и сострадание как герой Михаила Глузского.
Перед нами замечательное художественное полотно, где вмещено все, вера, трудолюбие, предательство, разлуки, нервы, любовь и истина. За полтора часа фильм раскрывает темы столь важные для нашего времени, такое кино хочется закупорить в бутылку и отправить потомкам в назидание.
Прекрасный актерский состав держит в напряжении, живая музыка дарит умиротворение очень жаль что он заканчивается.
Это прекрасно что мы способны удивляться таким простым вещам показанным здесь, низкий поклон и аплодисменты.
Говорят, на детях гениев природа отдыхает. На дочери главного героя, гениального ученого и гениального деда, природа совсем расслабилась; и устроила масштабную вечеринку со всеми присущими этому событию безобразиями.
В результате дед остался вдвоем с внучкой. А дочку заболтало житейское море в утлой ее лохани, то прибивая к родной гавани, то унося в далекие моря. Внучке, любимой дедом до самозабвения, явно повезло, что воспитывалась она не матерью. Хоть та и сказала ближе к концу фильма: папа, ты плохо воспитал мою дочь
Фильм о добром, мудром, талантливом, удивительном человеке, благодаря режиссуре Авербаха и потрясающей игре актеров получился добрым, мудрым и далее по списку...
Одна из моих любимых цитат из кино:
— А вы когда-нибудь любили, Эльза Ивановна?
— Нет, никогда. Но мне столько раз об этом рассказывали, что я всё отлично себе представляю.
«Монолог» - советская драма далекого 1972 года талантливого и замечательного режиссера Ильи Авербаха. Фильм получился настоящим шедевром своего времени и жизненной, трогательной, драматической историей на все времена. В свое время кино было даже номинирована на Золотую пальмовую ветвь, что подтверждает его кинематографическую ценность.
Мы видим интеллигентного, советского ученого. Он очень умный, светлый и добрый человек, который жил всегда по совести и был предан своей работе. Однажды спокойствие его жизни прервала непутевая дочь, переехавшая к нему жить. Использовав отца как могла, вскоре она вильнула хвостом и уехала, найдя мужчину. Через какое-то время вернулось и привезла отцу свою маленькую дочку на воспитание…
Этот глубокий и светлый фильм раскрывает истории событий, превращенных в долгий жизненный, монолог собственного Я. Мы видим, как жизнь быстротечна, и как все меняется быстро и дополняет нашу жизнь. Фильм действительно замечательный, и на меня он произвел впечатление. Главные роли режиссер предоставил таким актерам, как Михаилу Глузскому, очаровательной Маргарите Тереховой и Марине Неёловой. Все эти актеры создали прекрасную, правдоподобную атмосферу жизни и бытия в картине. Что касается Михаила Глузского, то он был замечательный, советский актер, представляющий собой что-то доброе, правильное и действительно светлое. Его герой в картине был именно такой, очень умный и нравственный человек, с которого нужно брать пример – чистая интеллигенция. Противоречивую, отрицательную роль непутевой дочери, матери и женщины сыграла прекрасная Маргарита Терехова. Я люблю эту актрису с детства, и она мастер сложных и непростых героинь. «Монолог» - классика советского кинематографа и просто замечательный и душевный фильм. Он действительно чистый, жизненный и нравственный.
«Человек должен в жизни чем-нибудь увлекаться. Иначе он редька, а не человек...»
Проблема ли старости, или взаимопонимания поколений, или науки, или и вовсе пафосно, но так искренне, с прилежанием и тщанием некто «стремится понять суть явлений, а порой и вовсе ухватывает эту суть»? Как не заметить ту несказанно, ювелирно отточенную грань, где чуть недожать или пережать, как уже с одной стороны будет приторность, а с другой — чернуха. Но ведь тут не что-то сверхъестественное, а практически всем знакомое, такое ранящее, такое щемящее, и в то же время нечто неизбывное, только не замечаешь этого, а замечаешь — и в слова как облечь, если и здесь-то это намечено молчанием и неторопливостью ажурных экивоков?.. Если хоть на миг исследовать отношения с родными, то чаще всего и впрямь кому-то некошно так бы и поскоблить, почистить жилище, выкинуть весь этот хлам... а для кого-то это не хлам, а его детство.
Профессор. Круглые цифры его возраста так легко делятся пополам, и вторая их половина прошла на глазах тех, к которым он обращается с торжественной речью. Но как же чёткая конкретика зала не способна ответить на трепещущую акварель таких его не по регламенту терзаний! «В науке существуют те, кто созидает стены, и те, кто потом сотни лет подчищает осколки, и я из таких» или же «Вы Геркулес, который гоняет мух, потому что набил на этом руку?»
Каково профессору видеть, как на одни и те же грабли наступает сначала его дочка, потом и внучка? Каким пируэтом тягучая рутина и легкомыслие прагматизма выльются в проникновенность?.. Человеку не нужно тащить сквозь жизнь обиды и окочурившиеся надежды, рецепты, как жить. Но даже если он тащит... пока есть чуть заметная грань где-то между морализаторством и отзывчивостью, остаётся и надежда. «Осмотрительность» — неуклюжая рекомендация, но для многих она просто единственная, которая ещё способна вытащить, даже если её проигнорируют.
«Ой, дед, как я тебя люблю! Такого, как ты, нет больше. Ты прости меня. Только ты не уходи, только не уходи больше...»
Понимание себя - вещь трудная. Понимание других - достоинство, присущее только по-настоящему мудрым людям. К обретению его можно идти всю жизнь, спотыкаясь, встречая озлобленные обвинения в ненужных нравоучениях, ошибаясь, но с взглядом устремлённым вперед. Герой Михаила Глузского в фильме Ильи Авербаха 'Монолог' именно такой: профессор Сретенский с значимым именем в мире науки, размеренно проживающий одинаковые черно-белые дни, которые внезапно нарушает появление на пороги его 18-летней дочки, не видевшей отца с самого рождения. Звонок в дверь квартиры Сретенского в фильме Авербаха - это какой-то основополагающий репер, знаменующий собой еще одну ключевую веху в жизни этого мудрого человека. С ним появляется его дочка Тася, с ним через 5 лет она возвращается уже со своей дочкой Ниной на руках, с ним появляется молодой ученый Котиков, который даст возможность профессору сделать что-то выдающееся в мире науки, пусть и требующее риска, доказав самому себе, что жизнь-то прожита не зря, что ты был не одним из 99 человек, убирающим осколки стены научного открытия, а тем единственным, кто ее пробил. Герой Глузского идеален уже тем, что глубоко осознает свою неидеальность, всю жизнь находя в себе силы быть тем, кто не осуждает, будучи осуждаемым. И словно в унисон его существованию звучит оскорбление 'типичный интеллигент!', вылетающее из уст родной дочери. Даже если всю жизнь жертвовать собой ради других, то всегда найдется кто-то принимающий это за слабость, спеша накинуть тебе на спину седло и взгромоздиться поудобнее, и тем ярче диссонирует с таким отношением личность Сретенского, который находит в себе силы относиться к родной дочери с пониманием и любовью. Момент разочарования в детях, так и не оправдавших надежд родителей часто становится болезненной точкой невозврата, после которой остаётся лишь формальная серая видимость былых семейных отношений, скрепляемая жидкой овсянкой на завтрак, размазанной по тарелке, да терпеливое ожидание внуков, которые уж точно должны все надежды вополотить в жизнь, но даже после такого разочарования (а оно есть, пусть и спрятано очень глубоко), любовь отца к Тасе не становится меньшей.
Работа Ильи Авербаха невольно перекликается с вышедшим на 5 лет раньше замечательным фильмом Петра Тодоровского 'Фокусник'. И там и там главные роли исполнили артисты, до этого большей частью блиставшие в дубляже иностранных фильмов, да во второстепенных ролях, - Зиновий Гердт и Михаил Глузский. В обоих фильмах герои, прошедшие внушительный жизненный путь, пытаются найти понимание со своими женщинами (дочерьми, возлюбленными), через него пытаясь успокоить клокочущий дух внутренней неудовлетворенности собой. И Тодоровский и Авербах с огромным уважением относятся к своим героям, отдавая должное их чувству независимости, искренней человечности, невероятной способности всегда отдавать больше. Каждый из этих фильмов со всем правом можно называть исповедью, рассказываемой тихим шепотом. Разнится в них только манера подачи: у Тодоровского она более трагикомична, местами даже слегка иронично-насмешлива, а у Авербаха - очень мягкая, ненавязчивая, интеллигентная и теплая. Эта искренность настолько чиста, что режиссеру не нужно стараться, чтобы вызвать у зрителя слезы при встрече деда с любимой внучкой или добрый смех над порхающей по жизни, словно яркая птичка, героиней Маргариты Тереховой. Этих людей хочется понимать, радостно сопереживать им, они настоящие в каждом кадре. Такое чувство по отношению к придуманным сценаристами героям встречается так редко, что фильм не полюбить просто не получается.
