Картина начинается тем, чем собственно и заканчивается. Странностью, и непонятностью окружающего вокруг тебя, и вроде давно известного пространства. Мужчины. Каждому давно за 40. Их 6 человек. Каждому приходит повестка в армию. Непонятная повестка, непонятные сборы, непонятный марш-бросок, непонятный обстрел непонятного противника, до которого так и не долетают снаряды. Дальше начинаются вещи, которые в конец запутывают, и не дают малейшего объяснения, но при этом, полностью погружая зрителя, в какой-то наркотический транс, в котором пребываешь, и никак не хочешь вылезать. Все эти события, начинаются и происходят на фоне парада планет, который бывает очень и очень редко. Мужчина как 'биологический вид', воспринимается здесь как 'высшая энергия всего сущего в мире'. Мужская дружба, мужское братство, которое непонятным образом случилось во время этого парада, пытается показать какую-то закономерность, которая священна как 'мантра', и непоколебима как сильное убеждение. События, которые произошли, с этими мужчинами выглядят как урок, как предназначение, ну или на худой конец как то, что должно произойти с каждым мужчиной, хоть раз в жизни.

Российский кинофильм времён Советского Союза 'Парад планет', снятый к/р Вадимом Абдрашитовым по сценарию А. Мендадзе представляет собой для современного зрителя совершенно неожиданное зрелище: с первых же секунд фильма ты просто не в состоянии поверить в то, что он снят в 1984 году - практически полное отсутствие диалогов во вступительной части, 'живые' лица и образы актёров (в кои-то веки в советском кинофильме), но самое главное потрясающе атмосферная и, как кажется, совершенно современная работа оператора, отсылающая нас даже к таким титанам современности как 'Интерстеллар'. И даже уже этого хватает, чтобы 'отвисла челюсть', чтобы заново пересмотреть своё отношение к советскому кинематографу, чтобы задуматься над тем, почему европейские и голливудские режиссёры так часто воздыхают по Тарковскому и иже с ним.

Но не всё так радужно. 'Почти фантастическая история' так и остаётся 'почти' идеальной историей на стыке нескольких киножанров, но ни одной из них не являющейся. Для фантастики слишком скупо, для триллера пространно, для драмы - нет прецедента. Но САМОЕ проблемное это в очередной раз навящивый милитаризм и советская (около)пропаганда. Смешно сказать - танки стали входными и выходными воротами для наших героев, которые после внезапно окончившихся для них военных учений буквально с криками 'Ура' и скинув с себя лишнюю одежду без лишних измышлений бросаются в реку 'вечной', а значит 'настоящей' жизни. Жизни, которая долгое время являлась развоплощённым мифом для советского, а особенно предперестроечного человека, заключённого, но уже хотя бы не беспросветно в ветхие цепи сомнительных обязательств, укладов и понуждений. Но помимо вышесказанной риторики в фильме присутствует лёгкая, даже беззлобная ирония. Попытка в тишине (а 'в космосе никто не услышит твоих криков') и без омрачающих душу колебаний раз и навсегда прорвать все оцепления, ступить на новый уровень, вырваться наконец 'туда', на ту сторону реки, где поле, лес, а ночью костёр под открытым небом, которое всегда выслушает и сохранит любые секреты потерявшихся путников. Будь то учёный, водитель или продавец.

Понятен корневой замысел создателей - это не фильм-притча, это - бунт, но ещё тихий и осторожный, вместе с тем бунт моральный и подозревающий. Более того, часто на ум приходят параллели с античными сюжетами, где можно встретить и Гомера с Платоном и работы Антониони с Пазолини. И работа вылепленная из различных одухотворённых содержаний, саморефлексий и интенций всё же остаётся детищем, говорящем на своём собственном языке, выкристализованным бытием непосредственно того и только того места и времени откуда к нам пришёл этот невиданный истукан.

Парад планет (как астрономическое явление) сакральное и вместе с тем мистическое действо, несущее в себе знак некоего высшего, почти запредельного, а значит крайне редкого порядка, удачной упорядоченности. Надежды. Так и нашим героям остаётся лишь надеяться, что всё было (а оно было) не зря; что их жизни не были пусты и бессмысленны и что они не молча растворились в пустоте, а всё-таки сумели оставить на Земле после себя хоть что-то.

«Парад планет» - драматургически почти бесплотная, неосязаемая картина Миндадзе и Абдрашитова. Наверное, никогда их стиль не был и не будет столь символически зашифрованным, странным, практически нечитаемым рядовым советским цензором и зрителем. Шесть представителей разных социальных слоев, вырванные из знакомого им контекста, оказываются в безымянном пространстве, фактически покидая свое время (поздний «застой»), для того чтобы пройти духовный путь, в котором «я» каждого из них раскрывается самым причудливым образом.

В ленте нет не то, что экшна, но даже кульминационных сцен, в которых приоткрываются тайны человеческих характеров, ибо все в нем зашифровано, герои переживают драму внутри самих себя, почти не разжимая зубов, никак не говоря о том, что происходит внутри них (за исключением более или менее психологически традиционной сцены у костра). О чем же эта драма? Смысл ее – в названии: герои (а вместе с ними и люди «застоя», ибо «Парад планет» - притча прежде всего об этом времени), как монады Лейбница, как замкнутые сами на себе миры, планеты, на короткое время оказываются вместе, чтобы прожить вместе ряд запоминающихся минут, а потом вновь разойтись по своим галактикам.

О персонажах мы почти ничего не знаем, кроме того, что герой Борисова – астроном, Жаркова – алкоголик, а Никоненко – слабовольный конформист (о других – мы и этого не знаем), но при этом в загадочной сцене танцев они показывают себя по-разному, давая нам кое-какую информацию о себе. Людям «застоя» (как советского, так и теперешнего) не нужен диалог, они замкнуты на своих частных, бытовых или мировоззренческих делах, это люди-муравьи, не желающие поднять голову над общей возней, или просто замыкающиеся в себе.

Любопытен эпизод встречи с химиком – своего рода Хароном, благодаря которому герои путешествуют в царство мертвых – дом престарелых, в котором встречаются со своим сомнамбулическим прошлым. Герой Борисова буквально взят в осаду сумасшедшей старушкой, которой берется подыграть. Вранье его героя – как срез общесоциального вранья эпохи «застоя», когда все делают вид, что совершают некое общественное священнодействие, служат миру, при том, что большинство всего лишь прикидывается, а не искренне предано делу.

Наблюдая за парадом планет без специальной аппаратуры, герои будто ждут милости с небес, безэмоционально жаждут перемен, хоть к лучшему, хоть к худшему – не важно, сами же они волевым усилием неспособным ничего переменить. «Парад планет» удивительным образом рифмуется с более семантически прозрачным фильмом «Кин-дза-дза», в котором также путешествие в неведомые дали становится для героев открытием самих себя, столкновением с давно знакомыми реалиями.

Миндадзе и Абдрашитов решили перестраховаться и облапошить вездесущую советскую цензуру, создав энигматическое, странное повествование о бесцельном путешествии в никуда, зашифровав в нем эволюцию страны, которая больше не развивается, а буксует на одном месте. Эта своего рода парад чванства и тупости, ограниченности и мещанства, которое еще надо прочитать и понять. Удивительно как такое алогичное кино дали снять, ибо оно противится любым канонам формальной логики, как его не застопорили на стадии сценария, но тогда, видимо, давали снимать все, за исключением, совсем уж антисоветских вещей.

Таким образом, у Абдрашитова и Миндадзе получилась не столько социальная, сколько экзистенциальная притча о времени, которое стоит на месте, о людях, которые проживают свою жизнь замкнуто, сдерживая эмоции, хотя они – большей частью высушенным мумии, чем чувствительные персоны. Актеры, как не странно, почти не имея психологических опор, хорошо справились с экранным воплощением персонажей, создав краткие, но убедительные акценты. Сценарист и режиссер, создав кино в почти безвоздушном, абстрактном, лишенном всякой конкретики пространстве, не без усилия избегли главной опасности такого кино – превращения его в идеологическую прокламацию, они создали картину о времени вне времени, потому она и актуальна до сих пор. В эпоху нового «застоя».