С самого начала понимаешь, что тебе предстоит увидеть нечто интересное. Видно по картинке: композиция кадра построена очень жестко – на чётких геометрических формах, и зачастую плоско; постоянное сочетание ярких контрастных цветов (красный – синий, красный – белый и т. д. ). Камера стоит твёрдо, движется изредка, не спеша, обычно, что бы показать панораму. Панорама – футуристичные жилые корпуса. Женщина смотрит на зрителя. Мужской голос за кадром: «Её зовут так-то. Она родом из России. У неё светло каштановые волосы, или тёмно русые. Но это не важно. Она повернула голову направо, но это не важно». Девушка поворачивает голову направо и говорит: «В прошлом году на Мартинике был случай, совсем как в романе такого-то, я не помню в каком, но это не важно…»
Фильм напоминает «Зеркало» Тарковского – композиция строится на личных ассоциациях, только в отличии от Тарковского – не лирических. Это жёсткий рассказ о Париже 60-х. Но это понимаешь, только по сухим фактам. По интонации – это дневник о жизни, кажется, тоталитарного общества, попытка показать его жизнь, вскрыть корневые глубинные её сущности.
«Две или три вещи, которые я знаю о ней» - это безымянные персонажи, которые вдруг поворачиваются в камеру и говорят что-то о себе, о своей жизни, какую-то чушь, или что-то важное. Это лирический герой, чей голос за кадром рассуждает на парадоксальные темы (например, что такое предмет, и является ли предмет предметом, в определённых ситуациях; о том, что для других людей он является объективной реальностью, а они для него – субъективной) на фоне пузырьков и пены в чашке кофе во весь кадр. Это главная героиня, проститутка, говорящая в камеру длинные интеллектуальные монологи. Это люди ведущие, кажущиеся бессмысленными или на самом деле бессмысленные диалоги, или задающие друг другу корневые вопросы («Что такое разговаривать? – Это произносить слова. – Что значит произносить слова? – Это значит разговаривать»). Это люди, занимающиеся абсурдными вещами. Это женщины, переполненные агрессивной сексуальности, но в кадре нет ни одного голого тела.
В пересказе это может показаться собачей чушью. Но сделанный с удивительным чувством ритма, этот абсурд затягивает. Ты вслушиваешься в эти бессмысленные диалоги и всё больше и больше входишь в их ритм, расслабляешься, отключаешься от реальности (кухня, ночь, кофе, «трюфели»), проникаешься его атмосферой – строгость, упорядоченность, выхолощенность, чувство тревоги и немой нарастающий ужас.
Я обязательно куплю DVD и буду пересматривать, пока не пойму смысл и внутреннюю логику картины. Сколько бы на это не ушло времени.
Героиня фильма зарабатывает проституцией, поскольку ее семья постоянно нуждается в деньгах. Муж, разумеется, ни о чем не догадывается, но рано или поздно тайна все равно становится явью. Начиная с 'Две или три вещи, которые я знаю о ней' , Годар превращает фильм в лабораторное исследование. Работает ли он подобно ученому? Безусловно, особенно если принять декларацию 'здоровой методологической анархии' Фейерабанда: фильм исследует разом и общество, и саму природу кино.
Почему бы и нет? Он создает свой 'инструментарий', свою 'модель для сборки', соединяя несоединимое: художественность и документальность, спонтанность и дидактизм, чувственность и абстрактность, 'низкую' повседневность и таинство. Ни сюжета, ни персонажей в привычном понимании, звук и изображение не совпадают, действие движется асинхронно, голос за кадром и текстовые врезки комментируют происходящее, предметом изображения зачастую является сам процесс создания фильма.
Экспериментируя с приемами научно-популярного кино, Годар показывает то, что обычно тщательно скрывается: техническую, сугубо 'прозаическую' сторону кинопроизводства, вплоть до изнуряющей работы за монтажным столом и чеков, выписанных статистам. Обращение к технике в ее предельной материальности дезавуирует кино как процесс истины в категориях отчуждения и общественного труда, и одновременно, тем же махом, деконструирует эти категории, растворяя их в стихии творчества, страсти.
