Редкий фильм малоизвестного режиссера, настоящий раритет – для синефила всегда счастье, даже когда он и не оправдывает ожиданий. Даниэль Шмид даже и среди синефилов мало известен во многом потому, что его фильмы, в особенности «Тень ангелов» находятся в тени Фассбиндера, присутствие которого в них тотально. В «Тени ангелов» РВФ – автор диалогов, соавтор сценария, исполнитель одной из главных ролей, «арендодатель» большинства актеров, тем не менее мизансцены в картине совершенно не фассбиндеровские, незримо присутствие какого-то иного стиля, которого мы еще не видели, выглядящий теперь несколько устаревшим.

Источником стилевого вдохновения для Шмида будто служит то же, что и для РВФ периода его расцвета: атмосфера немецкого кабаре и буржуазного барокко, но у Шмида это выглядит каким-то китчевым и игровым. Там, где РВФ серьезен и трагичен, Шмид язвителен и двусмыслен. Беря за основу скользкий, почти антисемитский сюжет, постановщик превращает его в притчу об амбивалентности социальных ролей, о неизжитости фашистской дуалистической психологии, об общей безысходности бытия. Безымянный богатый еврей разрушает отношения проститутки и ее сутенера, чем приводит к трагедии – этим собственно сюжет и исчерпывается, но Шмид будто вступает в формальный спор с РВФ, пытаясь посягнуть на его стиль и взорвать его изнутри, при этом принимая все логические предпосылки мировоззрения РВФ.

«Тень ангелов» - именно спор с Фассбиндером на уровне формы при полном согласии с его художественным мышлением, Шмид будто убеждает РВФ, что для выражения его идей нужен иной стиль, более ернический и китчевый, нужно больше несерьезности, больше игрового начала, потому, если Фассбиндер – трагический художник модерна, то Шмид – постмодернист-пересмешник, чья мизантропическая ирония тотальна, потому и искусство, быть может, более пессимистично. В этой картине нет традиционного для РВФ деления на палачей и жертв, нет проблемы социальной стигматизации, здесь все и евреи, и антисемиты стоят друг друга.

Казалось бы, поначалу понятно, почему фильм запретили к прокату во многих странах, антисемитизм мессиджа о богатом еврее, тиранящем окружающих, вроде бы очевиден, однако, он (этот мессидж) как-то чересчур шаржирован и памфлетен. Сильный мира сего – традиционный архетип палача у РВФ здесь иронизирует над своей национальной принадлежностью, подчеркивая всеобщую ненависть к себе, атмосферу криптофашизма, в котором он живет, его жертвы – как-то уж чересчур омерзительны (Фассбиндер в своих картинах не позволял себе столь грязных диалогов) жертвам не присущ ореол мученичества (как обычно у РВФ), они стоят своих притеснителей.

По этой причине мы получаем фильм без героя, где все друг друга стоят, и даже умирающая проститутка в исполнении Ингрид Кавен как-то уж чересчур безвольна и лишена желания жить. Фассбиндер сделал все, чтобы усложнить диалоги в картине, разговоры персонажей колеблются между высокой метафорической поэзией и трущобной бранью, на всем лежит налет авангардисткой театральности «Антитеатра», но, как мы уже подчеркивали здесь борются две эстетики: модернистская и постмодернистская, трагическая и пересмешническая, здесь все зыбко и амбивалентно, нет ни палачей, ни жертв, жизнь тотально отвратительна и заслуживает лишь все разъедающей как кислота иронии.

Здесь нет фассбиндеровских зеркал, избыточной игры с цветом и освещением, работы с пространством, все как-то клаустрофобно, мелко и пошло, и это осознанный ход со стороны Шмида. Фассбиндер никогда бы не сказал, что жизнь пошла, трагична – да, несправедлива – да, бессмысленна – да, но не пошла, у Шмида она именно примитивна и банальна, в ней нет трансцендентального измерения, нет прорыва вверх, лишь удушающая, забетонированная горизонтальность, онтологическая вторичность. Чем это устарело, скажете Вы? Тем, что время постмодернистского пересмешничества прошло, если не после трагедии 11 сентября, то после вызванного во многом именно постмодернизмом культурного кризиса середины 2000-х, который длится до сих пор, ибо новая мировоззренческая парадигма еще не создана.

Шмид устарел, но зато его ленты были одними из первых, кто запечатлел переход к посттрагизму и иронической тотальности социального ландшафта. Картина снята в 1976 году! Можете себе представить?! То-то и оно. Сейчас, такой плюралистической эстетикой никого, конечно не удивишь, все от нее устали, данная страница в истории искусства перевернута, но заглянуть в ее начало сейчас тем более интересно.