Груз моралите и батальных сцен оказывается здесь уж чересчур тяжелым. Законы героического эпоса требуют эмоциональной разрядки, передышки между ударом меча и победным кличем. Одним словом, нужен шут, Санчо Панса, отец Тук, снижающий пафос пламенных речей. В Царстве небесном такого персонажа нет.
Волшебный дар снимать так, что распоследняя сахарница озарялась изнутри ненавязчивым метафизическим смыслом, дар, которым Скотт многие годы разве что гвозди не забивал, банально закончился, как в самый неподходящий момент кончается паста в шариковой ручке. В сущности, все «Царство» от начала до конца — одна лихорадочная попытка вспомнить, как и почему получалось раньше…
В итоге христианский фатализм ("Если ты нужен Господу, он сохранит тебе жизнь, если нет — так тому и быть») оказывается идентичен мусульманскому ("Все мы когда-нибудь умрем. На все воля Аллаха»), и после просмотра «Царства небесного» выходишь в недоумении: из-за какой ерунды могли с тех пор вдрызг разругаться представители столь близких по духу вероисповеданий.
