Оказывается, что якутский народ не отличается от американского или любого другого, а также скалится на все незнакомое и чуждое, готово сразу выкинуть человека после использования.
«Пугало» — и правда трагедия почти античного уровня, финал которой всегда бывает предрешен. Местный же колорит делает фильм по-настоящему необычным.
Зрителям, привыкшим к динамичным боевикам и дорогостоящим патриотическим блокбастерам, «Пугало», несмотря на свой короткий метраж и ряд шоковых сцен, боюсь, покажется монотонным, местами туманным.
Может, Пугало нас вылечит. Это знахарка из заснеженного якутского села, которую все боятся и ненавидят, в том числе она сама. Может, у нее получится изъять из нас эту мерзкую проказу самолюбования.
Перед нами не столько история о колдунье или деревенской сумасшедшей, сколько картина зыбкой реальности, достоверность которой каждый может определить для себя самостоятельно.
Несмотря на мощный, притчевый, даже эпический сюжет, в котором смешаны сказания Севера и жесткий натурализм, самые сильные стороны «Пугала» — визуальная и актерская.
Удивительно, но «Пугало», снятое с непрофессиональными актерами и с крошечным бюджетом сельским учителем Дмитрием Давыдовым, точнее схватывает реальность, чем большинство фильмов о российской провинции, сделанных столичными профессионалами.
Поэтическая простота, невероятная гармония кадров, повествование, перемежающееся юмором столь естественным, сколь и контекстуально неожиданным, удивительная органика с совершенно не преднамеренными, своими цитатами из «Чучела» или «Кочегара» Балабанова — ключевые компоненты режиссуры Дмитрия Давыдова, его дар.
От «Пугала» веет столь мощным зарядом духоподъёмной энергии, какого не снилось ни одному фильму, снятому на деньги Минкульта и ФК.
Давыдов признается, что пишет сценарии по наитию — вот только недавно узнал про трехактную систему,- но его нарратив подчинен другому, народному учебнику. Каждая сцена выразительна, как резные фигурки.
«Пугало» — непростое путешествие в другой мир, где мистика переплетается с реальностью, а суровые условия делают характер проще и грубее.
Реалистично показанное нелёгкое бытие современной якутской деревни, тем не менее, далеко от привычного нам упоения убожеством, свойственного столичным радетелям за глубинку, и не позволяет внести «Пугало» в реестр «чернушного» кино, ориентированного на фестивальный успех.
Давыдов снял в жанре магического реализма псевдодокументальную сказку о каноническом пути святого или юродивого, в которой религиозное начало заменено народным, языческим.
«Пугалу» далеко от удобного кинотеатрального опыта, который привык испытывать российский зритель, в том числе и авторского кино. Но тот мир, который открывается после его просмотра, способен затянуть надолго и проникнуться уважением к действительно креативной индустрии.
Режиссёр картины вновь обращается к жанру трагедии без какой-либо драматизации, показывая сырую, необрамленную реальность, вокруг которой несколько толстых сантиметров снега.
Дмитрий Давыдов, без сомнения, обладает даром — чувствовать исцеляющую боль и исцелять ею других.
Красивая пронзительная история про человека, который никогда никому не желал зла, и считал своё одиночество не болью, а даром.
Это сеанс чистейшей киногении, которая обходится без согревающих мелодраматических эффектов, но сама вырабатывает тепло, как костер, на который можно смотреть бесконечно.
Город и деревня, русское и якутское, языческое и постиндустриальное — только в «Пугале» эти конфликты могут найти истинное развитие.
Якутское кино вынуждено было — и научилось — выстраивать диалог со своим зрителем и существовать в конкурентной среде: то, с чем совсем плохо у кино российского.
Выглядит все это в декорациях засыпанного снегом якутского села более чем органично, но оттого не менее необъяснимо и пугающе.
Дмитрий Давыдов намеренно вгоняет себя в аскетичные рамки, использует минимум художественных средств, не впадая в назидательный пафос человека, познавшего сермяжную правду жизни.
Опираясь на начальные кадры картины, хочется думать, что это — метафизическое Пугало, не дающее разрушительной силе прорваться в наш хрупкий мир.
Отталкиваясь от самого дна, Давыдов внезапно поднимается на недосягаемую высоту, рассказывая историю, в которой полным-полно «бытовизмов», если говорить языком притчи.
