Кантемир Балагов, ученик Александра Сокурова, обладатель приза Каннского кинофестиваля за свой дебютный фильм двухлетней давности «Теснота», во второй картине явно вошел во вкус и постоянно подкидывает новые и новые сюжетные повороты, чтобы зрителю некогда было скучать.
Пространство фильма травмировано также как и его персонажи — один человек не может дать другому ничего из того, что ему действительно нужно. То же самое, видимо, касается и зрителя.
Взгляд режиссера безучастен. Такое ощущение, что он не понимает своих героинь и их мотивацию и из-за этого не может объяснить ее нам.
Первые эпизоды «Дылды» невольно отсылают к стилистике Алексея Германа-старшего — гиперреализм здесь мощнейшее подспорье режиссерскому замыслу, но дальше Балагов отходит от следования Герману и вновь нащупывает уже опробованную на «Тесноте» причудливую смесь реализма и элегантной символики.
Этот взгляд — точнее, визуальный язык — можно сравнить разве что со взглядом Андрея Платонова, остраннившего коммунистическую реальность так, как не сделал никто другой.
Балагов умеет быть мощным и безоглядным.
Балагов ставит перед собой довольно амбициозную, чтобы не сказать субверсивную, задачу: описать подвиг через недостачу, обратиться к центральному национальному мифу и проигнорировать его торжественно-героическое измерение.
Даже ошибки и недостатки «Дылды» в конечном счете работают на результат: фильм мог бы стать манифестом рационального перфекционизма, но образовавшиеся лакуны придают ему обаяние эстетической загадочности.
Вдохновлённая, хоть это и неуместное здесь слово, прозой Светланы Алексиевич, «Дылда» по сценарию Александра Терехова и Кантемира Балагова — лекарство от официального милитаристского пафоса, которым российские медиа обрушиваются на нас последние десять лет, особенно в День Победы.
Балагов — нет, не «ученик Сокурова», а «Дылда» — не «кино о блокаде». Это понятный всем и каждому фильм режиссера с мировым именем.
Это самое настоящее феминистское кино, снятое режиссером-мужчиной с завидным чувством такта и незамутненной оптикой.
Этот рассказ о двух женщинах и их страшной (по-настоящему страшной!) жизни в обманчиво мирном городе хичкоковского саспенса — невозможно оторваться от экрана ни на секунду.
Зеленый — это, конечно, цвет жизни и возрождения, но именно на нем ярче всего смотрится красный, и понятно, что рано или поздно капли крови упадут на новое платье. «Дылда» — как раз про этот контраст и взаимопроникновение зеленого и красного, жизни и смерти, любви и подлости, радости и ужаса.
Фильм порой подвисает, как и его главная героиня Дылда, в эффектно звенящей, но ускользающей от понимания пустоте.
Вся «Дылда» — волшебное допущение, философская посылка и в то же время — мощный чувственный опыт
Прекрасные мизансцены, морозный Ленинград, будто сошедший с полотен известных картин, скорее всего, не оставит равнодушным даже тех, кого в целом «Дылда» не зацепит.
Советское кино уделяло внимание женщинам, но предпочитало ставить их на второй план. Настолько глубоко исследование женской психологии после травмы в нашем кино пока не исследовали.
Пускай Кантемиру Балагову не удалось прыгнуть выше головы — вводных «Дылды» все равно хватит, чтобы стать настоящим откровением для отечественного кино.
Новый фильм Кантемира Балагова — настоящее произведение искусства. Изысканное, балансирующее на опасной грани между прошлым и настоящим, на тончайшей плоскости мгновения — почти хрустального, совсем как фигура главной героини в первых кадрах.
«Дылда» длится 135 минут, но смотреть на часы здесь и в голову не приходит. В фильме растворяешься, а боль за его героев испытываешь до онемения.
Темп, в котором развивается «Дылда», напротив, до монументальности медлителен — что в сочетании с тяжестью темы и будто бы избыточной палитрой кадра неизбежно и зрителя погружает, вводит в тот протяжный, неизбывный морок, в котором существуют как персонажи, так и сам послеблокадный Ленинград.
Можно рассуждать о технике работы Балагова и его коллег — ещё стоит обязательно упомянуть великолепную работу оператора Ксении Середы, — даже о цветовой гамме.
Только совсем наивный человек не углядит в сценарии фестивального расчёта. Впрочем, расчёт довольно боязливый. «Жизнь Адели» Балагову даже не снилась. Творческой свободе он предпочитает хоженые ведущими советскими интеллигентами от кино тропы.
«Дылду» можно было бы описывать как фильм о середине 1940-х, но поднятые в нём вопросы эвтаназии, аборта и искусственного оплодотворения, как и вопросы «человек ли женщина?», «зачем нужны дети?» и «зачем нужна жизнь?» — не проблема прошлого, это проблема каждого времени и сегодняшнего дня.
27-летний уникум Балагов и соавтор его сценария, писатель Александр Терехов (такого качества диалоги — большая редкость в современном российском кино) выступили явно против течения, наотрез отказавшись популяризировать войну. Она — главная героиня этой экзистенциальной драмы, представленная лишь тусклым отраженным светом.
