После семи лет молчания режиссер «Бёрдмэна» и «Выжившего» на фестивале в Венеции с наслаждением рассказывает о своем тотальном кризисе. Очень красиво. Очень бесит.
Станислав Зельвенский
Критик Кинопоиска
Не исключено, что дело в имени, и, когда в нем у тебя, как у Алехандро Гонсалеса Иньярриту, одиннадцать слогов, ты просто не можешь иначе. Не можешь снимать фильмы короче двух с половиной часов (новый идет все три). Не можешь ограничиться названием «Бардо», а должен в скобках приписать «или фальшивая хроника горстки истин» (привет, «Бёрдмэн, или Неожиданное достоинство невежества»). Вообще, «Бардо» — что-то из буддизма, связанное с перерождением. Как красноречиво поясняет режиссер в пресс-материалах фильма: «Это Бардо, пространство между. Место, где вещи умирают и вновь возвращаются к жизни и трансформируются в состояние вечной неопределенности». Может быть, дело не только в имени.
Отправная точка для «Бардо», разумеется, «8 с половиной» — фильм с одним из самых коротких, заметим, названий в истории, которым Феллини когда-то неосмотрительно дал режиссерам будущего повод снимать бесформенные «поэтические» полотна о творческих и душевных метаниях собственных альтер эго. Причем Феллини сделал картину на пике формы, тогда как у его последователей это обычно происходит на, скажем деликатно, другом этапе. С выхода «Выжившего» прошло семь лет — это первая подобная пауза в карьере Иньярриту.
Протагонист «Бардо», Сильверио Гама (Даниэль Хименес Качо) — знаменитый мексиканский документалист, давно переехавший с женой (Гризельда Сицилиани) и двумя детьми в Калифорнию. Накануне получения в Лос-Анджелесе престижной журналистской награды Гама оказывается в родном Мехико, готовит благодарственную речь и переживает.
Как обязывает жанр, «Бардо» балансирует на тонкой грани между самобичеванием и самоудовлетворением — не секрет, что у некоторых людей эти практики удобно совпадают. Главный герой фильма занят гражданской журналистикой, а не игровым кино, но во всем остальном срисован с автора максимально точно: ему столько же лет (около 60), у него такая же по составу семья, такой же маршрут рабочей эмиграции, он примерно так же одевается и носит почти такие же длинные волосы и бороду. Бороду, ладно, понеряшливее — он все-таки документалист, а не оскаровский любимец.
И, как несложно догадаться, Сильверио Гама не вполне счастлив. У него кризис возраста. Или профессии. Или национальной идентичности. Или семейной жизни. Пожалуй, всего вместе. Что если я пустышка? Почему мои дети предпочитают говорить по-английски? Может быть, я продался гринго? Где жена? Что мне сказать со сцены? Представьте, что вы сидите в роскошном, изысканно оформленном ресторане на встрече с очень успешным малознакомым мужчиной, который 174 минуты жалуется вам на жизнь, и вы получите примерное представление о «Бардо».
В ход идет все — от воспоминаний о детской мастурбации (куда же без этого) до драматических событий американо-мексиканской войны 1846–1848 годов. Более или менее связный нарратив про подготовку к премии щедро разбавлен сюрреалистическими виньетками, в которых герой то встречается с конкистадором Эрнаном Кортесом, то везет в метро пакет с аксолотлями, то попадает на адское ток-шоу, то вновь и вновь переживает потерю третьего ребенка, умершего сразу после рождения. Что это? Фрагменты его фильма? Плоды воображения? Ответ, который дается в финале, настолько обескураживающе прямолинеен, так лихо подверстывает к «Бардо» еще 150 фильмов, что пусть уж это знание останется наградой (или наказанием) терпеливому зрителю.
«Бардо» изумительно, даже изнурительно красив. Звездный оператор Дариус Хонджи, обычно занятый на менее размашистых, более живописных проектах, имитирует динамичный стиль Эммануэля Любецки так ловко, словно всю жизнь снимал для Иньярриту, Малика и Куарона. Последнему, кстати сказать, тот же Netflix несколько лет назад купил такой же билет Лос-Анджелес — Мехико (пресс-релизы подчеркивают, что «Бардо» — первый фильм Иньярриту, снятый в Мексике, со времен дебютной «Суки-любви»), и «Рома» тогда победила в той же Венеции.
Поучительная параллель: умница Куарон для автобиографического сентиментального путешествия на родину воспользовался рассказом служанки. Иньярриту, когда пришла пора снять личное кино, нашел ровесника и выдал ему одежду из своего шкафа.
